СЛИ
Оригинал взят у Лемерт в Мор. Утопия
Полный текст в правильном порядке с иллюстрациями. Не прошло и года.
0. Утопия
Стоит ли говорить о том,
что все дается трудом,
что живи по заветам – и будет счастье тебе, и дом,
не ругайся со старшими, не нарушай законов,
и ты станешь истинным членом,
а потом уважаемым стариком.
Это все полноценно, весомо и так исконно –
чтобы не понять, нужно быть идиотом и мудаком.
Дети собираются в кучки, шушукаются, говорят, что скоро.
Собирают своих зверушек,
орешки,
выкапывают секретики под кустом.
Они придумывают новый прекрасный город,
и старый охватывает огнем.
все1. Клара
На закате степь становится красной,
осенней, почти морозной,
она смотрит в небо, огромна и безучастна,
молчит предгрозно.
Выгорела земля и озимые семена.
Тишина.
Она открывает глаза и видит себя в земле,
за шиворотом холодные комочки нечерноземья.
Над зачумленным городом тихо
которую сотню лет,
и в уютных домах сопят
еще здоровые семьи.
Все кладбище - в увядающем ковыле.
Она выбирается
и идет.
Смелее.
Смелей.
Говорят, что мало кого там рождает степь,
может быть, чтоб наказать,
а может быть - исцелить.
А она идет и очень хочет успеть,
Закрывай глаза и увидь же ее.
Увидь.
2. Девочка Кира
Бродит чума по городу, листья дышать устали. Мертвые голуби. Желтый осенний свет.
Кира живет в волшебном кристалле, выхода из которого нет.
Тише, не пей из отравленного колодца, мертвых по имени не зови.
Если покинуть кристалл, взорвется зараза в ее крови.
Язвами зацветет по ладоням тонким,
жаром окрасит рот,
мертвым черным котенком дорогу ей перейдет.
Кире четырнадцать, у нее есть любимый ужик. В кристалле весело, туда приходят играть,
лишь не ходи наружу, не возвращайся домой, не ложись в кровать.
Если ты верить не перестал, то и листья тебе - червонцы,
покуда веришь в волшебный кристалл, то и смерть от тебя отвернется,
В городе ветер заразой веет, но дело совсем не в том.
Дети в кристалле становятся все взрослее. С каждым проклятым днем.
У Киры есть брат. У него настоящий ножик. Он выходит победителем в каждой из драк.
Он гоняет пришельцев (и взрослых тоже), он отлично умеет так.
Дети знают, как пахнет кровь и как хоронить погибших,
дети играют патронами, катают их в пальцах гибких,
дети сочиняют, как победить чуму,
приносят Кире заколдованные конфеты,
только не верь, не верь никому. Взрослым уж точно здесь веры нету.
У взрослых своя игра - их мир от чуда устал,
они говорят "пора" и наводят орудия на кристалл.
Осень, расквашенная дорога, мерзкая, злая слякоть.
Дети умеют лечить немного. И не умеют ни капли плакать.
Нынче хреновые сказки в мире, замешанные на крови.
Молча ребята приносят Кире орешки свои и патроны,
Небо коптят посеревшие трубы, много осколков лежит на песке.
У брата Киры тонкие губы и тонкий ножик в руке.
2. Эспе-Инун
Не ходи во степь, на следы их не наступи, если есть оберег - покрепче сожми, зажмурясь. Говорят, что они приходят из вечной Степи, словно ветер с востока и пылевая буря. Говорят, что у них вместо ног - обломки костей, говорят, что заметишь, если вовремя присмотреться, говорят, что они особо не любят детей, и еще что они совсем не имеют сердца.
Есть одна в этом городе - бывает, идет навстречу, и как будто степное солнце глаза ей жжет. У нее всегда исполнены яда речи, и еще говорят, что она никогда не лжет. Все равно ей не стоит верить, держись подальше, обойди стороной и ей не смотри в глаза.
Не бывать порожденью Степи человеком, даже
если очень хочется обратное доказать.
Бродит ветер по городу, слышно его не сразу, пахнет степью, и в ужасе крестятся горожане. Говорят, что они хозяйки любой заразе, просыпают дикое семя в дыру в кармане.
А она на рассвете выходит в степь и приносит ей в жертву кровь.
И сжимается больно заразой выжженное нутро.
Умирает город, дети точат ножи, что поделать - никто не подскажет, никто не знает. Если слишком долго в городе этом жить, вырастает сердце в груди, как трава степная. Слишком много горькой настойки на злой траве, не забыться, не успокоить живое сердце, только вкус на губах, да ясно так в голове,
и еще никак не согреться.
Горожане ропщут, город больной расколот, на доске друг с другом сходятся два ферзя.
"Ты иди. Выручай этот чертов город.
Мне нельзя".
И глядит ему вслед, и кутается, и стынет, не смотри на нее, уж лучше глаза закрой.
Пробиваются в городе стебли степной полыни, на земле проступает кровь.
3. Инквизитор
Она выходит на станции, дальше идет пешком.
Перед ее приходом ежится каждый дом,
о ней говорят вполголоса,
шепотком,
лучше - с закрытым окном,
самый умный - тот, кто всегда молчит.
Она приходит, отражаясь сразу во всем,
бубновым тузом,
черным ферзем.
Гамбит.
Она приходит. Замирают, молчат дома.
В свете фонарей - извилистая дорога.
Нечего взять с меня, руки пусты, пусты закрома,
проходи, не трогай.
Она идет по улице, прямая, словно солдат,
и все молчат.
Не говори, не думай, по имени не зови,
старые сказки замешаны на крови,
старые сказки знают: не верь приходящим с севера,
двери закрой, постучи по дереву, нить порви.
Утро приходит ознобом и небом серым,
утро невозможно остановить.
Ветром и тусклым светом на зданиях оседает,
от росы трава тяжелая и седая.
Она выходит на улицу, гаснет свечи фитиль,
на ее дороге ветер гоняет пыль.
Миттельшпиль.
Город сутул, некрасив, уныл и помят,
кутается в причудливый листопад.
В старом пустом соборе звучит набат,
люди собираются
и молчат.
Это - эндшпиль,
развязка,
наконец - долгожданный финал,
это - взвешивается, кто здесь и как играл.
И она к толпе опускает тяжелый взгляд.
Говорит:
- Выбирайте сами.
И все молчат.
4. Генерал Блок
Догорел костер, и угли уже остыли.
Это все во сне.
Поезд проходит осеннее утро навылет,
по костям степи,
по мареву из полыни,
по тишине.
В степи выставляют посты, выгружают орудия,
в городе просыпаются люди.
И становятся слышно первые истошные голоса.
Вокруг города дорога завязана, как петля.
У генерала - словно запылившиеся глаза:
выжженная земля.
Говорят, что если чума - то звучит труба:
запрещенные чудеса или тайная ворожба,
или что-то такое, чему на свете никак бывать не судьба:
странная песня, система зеркал
или волшебный кристалл.
Говорят, что если внимательным быть, то все же
можно эту заразу вовремя уничтожить,
и все будет как раньше, и все останутся жить.
Генерал молчит. Минутой раньше, минутой позже.
И сжимает руки до синих жил.
Он знавал сраженья, раны, беду и зной.
И большая степь лежит за его спиной.
Выжженные травы да перегной.
5. Братья Стаматины
Младший брат, как всякий творец, - он почти бессмертен,
не боится темных улиц и подворотен,
как он синеглаз, улыбчив и беззаботен
в этом захолустье, в чумной круговерти,
в этом темном омуте, где тихо смеются черти.
Если скажут, что он гениальный художник, то вы не верьте.
Он когда-то был им. А нынче уже не годен.
Старший брат идет по улице, руки в карманах,
осенью так резок,
назойлив ветер.
Старшего не любит никто почти на планете,
только младший брат
и почему-то дети,
бегают, смеются - "Дядь Андрюша, хочешь конфету?".
У него глаза усталого наркомана
и еще на поясе два пистолета.
Их обоих молва не любит, боятся люди
фантазеры всегда по другую сторону зла.
Говорят, что младший когда-то придумал чудо
на которое даже смерть только глянула -
и ушла.
А у младшего руки все тоньше, тоньше,
все заметнее, какой он бледный, уставший, тощий,
он глядит в осеннее небо, как из-под толщи
прошлогоднего льда:
"Ну бери меня, ну бери,
только чудо мое не трогай,
присмотри за ним, присмотри,
ведь любая мечта сбывается там, внутри,
там играют дети, там вечно заря горит..."
И отсчитыват мгновения:
Раз.
Два.
Три.
И мгновения вытекают, словно иприт.
Старший бегает, ищет, где бы добыть лекарства,
может быть заколдованную настойку,
может, таблетки,
чтобы этот чудак увидел весной акации,
чтоб дожил и не расплескался,
чтоб увидел степную траву и сирени ветки.
Говорят, что тот, кто смерть повидать успел,
кто стоял среди черных орудий и мертвых тел,
у кого стекала по пальцам кровь -
мол, и жизнь он видит яснее, словно прозрел,
говорят, что Каин был земледел,
а Авель резал коров.
Но еще говорят, что в мире
места нет чудесам,
если душу туда источил, то виновен сам,
Говорят, что чудо - это источник бед
и должно быть истреблено:
огонь,
динамит.
Младший брат улыбается небу вслед:
он второго такого не сочинит.
Старший брат берет пистолет.
Говорят, что тот, кто ближе ходил со смертью,
будет сторожем младшему в черной земной круговерти,
и прикроет,
и сохранит...
6. Генерал и Самозванка
I
Этот мир стоит на крови,
на костях,
на жертве.
Кто-то приносит в жертву себя, а кто-то других.
Это правильно: так входит кинжал под дых,
так на кресте умирают
ради прощения малых сих.
Так встают на последний путь - и бьет по глазам прожектор,
и становится не до тревог земных.
Но еще говорят: если старое выжечь дотла,
перекопать снарядами на метр в глубину,
то волшебный кристалл,
или песня
или странные зеркала
будут строить вокруг себя другую весну,
новый мир, где прямы дороги, чисты колодцы,
где ничем
никому
никогда
пожертвовать не придется.
верь мне, верь, -
возможно на свете всё,
и огонь, и кровь, и высокая синева,
верь мне - даже если не повезет,
даже если я неправа.
И она стоит перед ним, говорит ему,
он кладет ей руки на плечи и спрашивает: ты святая?
И в степи сквозь осеннюю
выгоревшую тьму
несколько травинок
пробивается,
прорастает.
II
Трусов в рай не берут - им туда нельзя.
В опустевшем соборе стоит тишина жестяная.
Шаг. Второй.
Сходятся два ферзя.
По традиции, белые начинают.
И не воют собаки. Не заливаются птицы.
Выбирает город. И время ждет.
Горожане стоят и ждут, когда все решится.
Кто-то жует захваченный бутерброд.
И когда генерал выходит и опускает руку устало, -
залп орудий
по заколдованному кристаллу.
Вот тогда выдыхают, как будто общество
как-то разом все осознало.
III
будь со мной,
направляй меня в самое жаркое в мире пекло,
отведи беду,
позови меня,
подтолкни.
кто страшнее - чума, толпа, человек ли?
кто зажжет впереди огни?
я сотру эту жизнь, я сумею построить новую,
я не сдался, даже в этот раз проиграв.
будь со мною - тенью, землей и кровью,
даже если я сто раз,
миллион
неправ.
Он встает, выдыхает и входит в поезд,
не думая ни о чем.
И едва различима тень за его плечом.
0. Утопия
Стоит ли говорить о том,
что все дается трудом,
что живи по заветам – и будет счастье тебе, и дом,
не ругайся со старшими, не нарушай законов,
и ты станешь истинным членом,
а потом уважаемым стариком.
Это все полноценно, весомо и так исконно –
чтобы не понять, нужно быть идиотом и мудаком.
Дети собираются в кучки, шушукаются, говорят, что скоро.
Собирают своих зверушек,
орешки,
выкапывают секретики под кустом.
Они придумывают новый прекрасный город,
и старый охватывает огнем.
все1. Клара
На закате степь становится красной,
осенней, почти морозной,
она смотрит в небо, огромна и безучастна,
молчит предгрозно.
Выгорела земля и озимые семена.
Тишина.
Она открывает глаза и видит себя в земле,
за шиворотом холодные комочки нечерноземья.
Над зачумленным городом тихо
которую сотню лет,
и в уютных домах сопят
еще здоровые семьи.
Все кладбище - в увядающем ковыле.
Она выбирается
и идет.
Смелее.
Смелей.
Говорят, что мало кого там рождает степь,
может быть, чтоб наказать,
а может быть - исцелить.
А она идет и очень хочет успеть,
Закрывай глаза и увидь же ее.
Увидь.
2. Девочка Кира
Бродит чума по городу, листья дышать устали. Мертвые голуби. Желтый осенний свет.
Кира живет в волшебном кристалле, выхода из которого нет.
Тише, не пей из отравленного колодца, мертвых по имени не зови.
Если покинуть кристалл, взорвется зараза в ее крови.
Язвами зацветет по ладоням тонким,
жаром окрасит рот,
мертвым черным котенком дорогу ей перейдет.
Кире четырнадцать, у нее есть любимый ужик. В кристалле весело, туда приходят играть,
лишь не ходи наружу, не возвращайся домой, не ложись в кровать.
Если ты верить не перестал, то и листья тебе - червонцы,
покуда веришь в волшебный кристалл, то и смерть от тебя отвернется,
В городе ветер заразой веет, но дело совсем не в том.
Дети в кристалле становятся все взрослее. С каждым проклятым днем.
У Киры есть брат. У него настоящий ножик. Он выходит победителем в каждой из драк.
Он гоняет пришельцев (и взрослых тоже), он отлично умеет так.
Дети знают, как пахнет кровь и как хоронить погибших,
дети играют патронами, катают их в пальцах гибких,
дети сочиняют, как победить чуму,
приносят Кире заколдованные конфеты,
только не верь, не верь никому. Взрослым уж точно здесь веры нету.
У взрослых своя игра - их мир от чуда устал,
они говорят "пора" и наводят орудия на кристалл.
Осень, расквашенная дорога, мерзкая, злая слякоть.
Дети умеют лечить немного. И не умеют ни капли плакать.
Нынче хреновые сказки в мире, замешанные на крови.
Молча ребята приносят Кире орешки свои и патроны,
Небо коптят посеревшие трубы, много осколков лежит на песке.
У брата Киры тонкие губы и тонкий ножик в руке.
2. Эспе-Инун
Не ходи во степь, на следы их не наступи, если есть оберег - покрепче сожми, зажмурясь. Говорят, что они приходят из вечной Степи, словно ветер с востока и пылевая буря. Говорят, что у них вместо ног - обломки костей, говорят, что заметишь, если вовремя присмотреться, говорят, что они особо не любят детей, и еще что они совсем не имеют сердца.
Есть одна в этом городе - бывает, идет навстречу, и как будто степное солнце глаза ей жжет. У нее всегда исполнены яда речи, и еще говорят, что она никогда не лжет. Все равно ей не стоит верить, держись подальше, обойди стороной и ей не смотри в глаза.
Не бывать порожденью Степи человеком, даже
если очень хочется обратное доказать.
Бродит ветер по городу, слышно его не сразу, пахнет степью, и в ужасе крестятся горожане. Говорят, что они хозяйки любой заразе, просыпают дикое семя в дыру в кармане.
А она на рассвете выходит в степь и приносит ей в жертву кровь.
И сжимается больно заразой выжженное нутро.
Умирает город, дети точат ножи, что поделать - никто не подскажет, никто не знает. Если слишком долго в городе этом жить, вырастает сердце в груди, как трава степная. Слишком много горькой настойки на злой траве, не забыться, не успокоить живое сердце, только вкус на губах, да ясно так в голове,
и еще никак не согреться.
Горожане ропщут, город больной расколот, на доске друг с другом сходятся два ферзя.
"Ты иди. Выручай этот чертов город.
Мне нельзя".
И глядит ему вслед, и кутается, и стынет, не смотри на нее, уж лучше глаза закрой.
Пробиваются в городе стебли степной полыни, на земле проступает кровь.
3. Инквизитор
Она выходит на станции, дальше идет пешком.
Перед ее приходом ежится каждый дом,
о ней говорят вполголоса,
шепотком,
лучше - с закрытым окном,
самый умный - тот, кто всегда молчит.
Она приходит, отражаясь сразу во всем,
бубновым тузом,
черным ферзем.
Гамбит.
Она приходит. Замирают, молчат дома.
В свете фонарей - извилистая дорога.
Нечего взять с меня, руки пусты, пусты закрома,
проходи, не трогай.
Она идет по улице, прямая, словно солдат,
и все молчат.
Не говори, не думай, по имени не зови,
старые сказки замешаны на крови,
старые сказки знают: не верь приходящим с севера,
двери закрой, постучи по дереву, нить порви.
Утро приходит ознобом и небом серым,
утро невозможно остановить.
Ветром и тусклым светом на зданиях оседает,
от росы трава тяжелая и седая.
Она выходит на улицу, гаснет свечи фитиль,
на ее дороге ветер гоняет пыль.
Миттельшпиль.
Город сутул, некрасив, уныл и помят,
кутается в причудливый листопад.
В старом пустом соборе звучит набат,
люди собираются
и молчат.
Это - эндшпиль,
развязка,
наконец - долгожданный финал,
это - взвешивается, кто здесь и как играл.
И она к толпе опускает тяжелый взгляд.
Говорит:
- Выбирайте сами.
И все молчат.
4. Генерал Блок
Догорел костер, и угли уже остыли.
Это все во сне.
Поезд проходит осеннее утро навылет,
по костям степи,
по мареву из полыни,
по тишине.
В степи выставляют посты, выгружают орудия,
в городе просыпаются люди.
И становятся слышно первые истошные голоса.
Вокруг города дорога завязана, как петля.
У генерала - словно запылившиеся глаза:
выжженная земля.
Говорят, что если чума - то звучит труба:
запрещенные чудеса или тайная ворожба,
или что-то такое, чему на свете никак бывать не судьба:
странная песня, система зеркал
или волшебный кристалл.
Говорят, что если внимательным быть, то все же
можно эту заразу вовремя уничтожить,
и все будет как раньше, и все останутся жить.
Генерал молчит. Минутой раньше, минутой позже.
И сжимает руки до синих жил.
Он знавал сраженья, раны, беду и зной.
И большая степь лежит за его спиной.
Выжженные травы да перегной.
5. Братья Стаматины
Младший брат, как всякий творец, - он почти бессмертен,
не боится темных улиц и подворотен,
как он синеглаз, улыбчив и беззаботен
в этом захолустье, в чумной круговерти,
в этом темном омуте, где тихо смеются черти.
Если скажут, что он гениальный художник, то вы не верьте.
Он когда-то был им. А нынче уже не годен.
Старший брат идет по улице, руки в карманах,
осенью так резок,
назойлив ветер.
Старшего не любит никто почти на планете,
только младший брат
и почему-то дети,
бегают, смеются - "Дядь Андрюша, хочешь конфету?".
У него глаза усталого наркомана
и еще на поясе два пистолета.
Их обоих молва не любит, боятся люди
фантазеры всегда по другую сторону зла.
Говорят, что младший когда-то придумал чудо
на которое даже смерть только глянула -
и ушла.
А у младшего руки все тоньше, тоньше,
все заметнее, какой он бледный, уставший, тощий,
он глядит в осеннее небо, как из-под толщи
прошлогоднего льда:
"Ну бери меня, ну бери,
только чудо мое не трогай,
присмотри за ним, присмотри,
ведь любая мечта сбывается там, внутри,
там играют дети, там вечно заря горит..."
И отсчитыват мгновения:
Раз.
Два.
Три.
И мгновения вытекают, словно иприт.
Старший бегает, ищет, где бы добыть лекарства,
может быть заколдованную настойку,
может, таблетки,
чтобы этот чудак увидел весной акации,
чтоб дожил и не расплескался,
чтоб увидел степную траву и сирени ветки.
Говорят, что тот, кто смерть повидать успел,
кто стоял среди черных орудий и мертвых тел,
у кого стекала по пальцам кровь -
мол, и жизнь он видит яснее, словно прозрел,
говорят, что Каин был земледел,
а Авель резал коров.
Но еще говорят, что в мире
места нет чудесам,
если душу туда источил, то виновен сам,
Говорят, что чудо - это источник бед
и должно быть истреблено:
огонь,
динамит.
Младший брат улыбается небу вслед:
он второго такого не сочинит.
Старший брат берет пистолет.
Говорят, что тот, кто ближе ходил со смертью,
будет сторожем младшему в черной земной круговерти,
и прикроет,
и сохранит...
6. Генерал и Самозванка
I
Этот мир стоит на крови,
на костях,
на жертве.
Кто-то приносит в жертву себя, а кто-то других.
Это правильно: так входит кинжал под дых,
так на кресте умирают
ради прощения малых сих.
Так встают на последний путь - и бьет по глазам прожектор,
и становится не до тревог земных.
Но еще говорят: если старое выжечь дотла,
перекопать снарядами на метр в глубину,
то волшебный кристалл,
или песня
или странные зеркала
будут строить вокруг себя другую весну,
новый мир, где прямы дороги, чисты колодцы,
где ничем
никому
никогда
пожертвовать не придется.
верь мне, верь, -
возможно на свете всё,
и огонь, и кровь, и высокая синева,
верь мне - даже если не повезет,
даже если я неправа.
И она стоит перед ним, говорит ему,
он кладет ей руки на плечи и спрашивает: ты святая?
И в степи сквозь осеннюю
выгоревшую тьму
несколько травинок
пробивается,
прорастает.
II
Трусов в рай не берут - им туда нельзя.
В опустевшем соборе стоит тишина жестяная.
Шаг. Второй.
Сходятся два ферзя.
По традиции, белые начинают.
И не воют собаки. Не заливаются птицы.
Выбирает город. И время ждет.
Горожане стоят и ждут, когда все решится.
Кто-то жует захваченный бутерброд.
И когда генерал выходит и опускает руку устало, -
залп орудий
по заколдованному кристаллу.
Вот тогда выдыхают, как будто общество
как-то разом все осознало.
III
будь со мной,
направляй меня в самое жаркое в мире пекло,
отведи беду,
позови меня,
подтолкни.
кто страшнее - чума, толпа, человек ли?
кто зажжет впереди огни?
я сотру эту жизнь, я сумею построить новую,
я не сдался, даже в этот раз проиграв.
будь со мною - тенью, землей и кровью,
даже если я сто раз,
миллион
неправ.
Он встает, выдыхает и входит в поезд,
не думая ни о чем.
И едва различима тень за его плечом.