Написалось вчера ночью. Графоманить потянуло чего-то. (:
Написано разве что на троечку, тк я никогда не умела писать от первого лица. Захотелось и всё тут.
***
Когда-то, когда я еще мечтала и жила, я часто думала про снег. Я рассматривала картины, читала книги, пыталась рисовать и найти отзвуки той единственной зимы, которую видели феи, в музыке и песнях.… Как я жалела, что не родилась на два тысячелетия раньше! Как я жалела, что так мало фей помнили тот год, год Долгой Зимы… Я надеялась, что то, чего я жду, не напрасно. Я надеялась увидеть его…
Годы шли. Темная тварь в моей душе, в насмешку прозванная Ангелом-Хранителем, росла и заполняла собой меня. Мечты превращались в слабую надежду, надежда обращалась в сомнения, сомнения обращались в пустоту и безразличие. Я начинала понимать, что этого не случится. Что не будет повторения Долгой Зимы. Никогда и никогда. Такое могло быть лишь однажды – и свой шанс я упустила. Лишь иногда приступы отчаяния врывались в мое размеренное существование, и я смотрела, жадно пожирала взглядом затянутое тучами небо, каждый раз веря в несбыточное, и каждый раз в моих глазах читалось: «А если?..»
Прошло несколько столетий. Я стала свидетелем Зимней Рощи. Чудесное творение тех, кто был в чем-то схож с моей безумной мечтой. Я бродила по крохотным белым звездочкам, смотрела на кроны деревьев, объятые белым пухом, ловила ресницами холодные прикосновения сияющих цветков… Я не знаю, заглушало ли то мою тоску хоть на время или же лишь больше раздражало, эта глупая пародия, эта нелепая попытка воссоздать совершенство укрытого снегом Леса…Возможно, мне было всё равно. Я не помню…
И вот однажды…
Я провела тот день на невысоком холме в северной окраине Леса. Это было примечательное место – его нельзя было назвать поляной, и всё же на нем не росло ничего выше обычной лесной травы – темно-синего малэнако. Вокруг росли деревья, но никто из них не пытался посягнуть на крохотный простор высоко выдающегося вверх холма. Мне был виден маленький кружочек неба – не больше моего размаха рук. Ни одна ветвь не заслонила его. Может, лес сторонился этого холма? Может, он сторонился меня?..
Я лежала на синей траве неподвижно, вытянувшись во весь рост. Мои волосы укрывали собой холм, делая малэнако почти незаметным, превращая холм в мягкое черное облако, парящее посреди леса. Я привыкла к этой неподвижности, она не тяготила меня порой целыми днями. То проваливаясь в беспамятство, то вновь оживая, я смотрела на что угодно – на небо, на ветви деревьев, на раскрывающиеся и смыкающие лепестки бутоны цветков в траве – чтобы потом встать и уйти на поиски нового уголка этого причудливого Леса, где я снова смогу провести несколько дней, чувствуя, как от меня каждую секунду остается всё меньше и меньше... Я ждала.
Я не знаю, сколько времени я провела там, на маленьком облачке малэнако в Лесу. Кажется, с утра до вечера я просто наблюдала за небом, которое менялось каждую свою секунду – ведь небо никогда не бывает неизменным. Я дождалась, пока закат окрасит густо скопившиеся тучи слабым золотистым светом. По летоисчислению Горного Леса только-только начался февраль – но какое, Чернокнижник побери, это имело значение в этом раю, где растения так редко подчиняются всемирным законам, где я и сейчас чувствую под своей рукой кустик живой травы, где я слышу ни на миг не умолкающий шорох листвы в ближайших деревьях? Солнце убралось в свой за-горизонтный край, дарить закат глухим лесам прихигардийских земель. Медленно сгущались сумерки, окрашивая всё вокруг в тот неповторимый темно-синий цвет, что был когда-то мне так дорог... Приходила ночь – моя вечная спутница, милостиво отдавшая мне свое имя. Я возненавидела бы её, как и всё, что меня окружало, как и каждую секунду своего однообразного существования, выученную мною наизусть, если бы Ангел оставил мне то, чем можно ненавидеть. Я просуществовала слишком много. И столь же бесконечные недели ожидали меня впереди. Небо затянуло бескрайней пеленой. Ни один лучик ни одной звездочки не могла пробиться сквозь неё. Даже луна трусливо спряталась от случайных глаз, что скользнули бы по небу в этот полуночный час. Вокруг было бы совершенно темно, если бы не вечные огни Горного Леса. Но они были так далеко и давали так мало света... Казалось, они вежливо оставляют меня наедине с ночью. Ну так что же…
Уже слишком поздно. Феи, даже полуночники, давно положились спать. Они справедливо считают, что глубокая ночь существует для сна. И они правы… А я всё так же лежала на затекшей спине, которую я почти не чувствовала и неотрывно смотрела в марево облаков, в котором угадывались едва заметные перемены…
А затем это случилось.
Они падали – маленькие, робкие, едва заметные и практически неощутимые. Их было так много, что они заслонили небо единственным танцем, который они знали. Единственным, что они должны были станцевать, прежде чем коснуться земли.
Но редкие из них коснулись листвы деревьев. Падая, они мгновенно превращались в капельки воды от соприкосновения с теплой землей.
Я тоже ловила их. Я лежала и смотрела на бесконечную пляску снежинок, часто смаргивая – ведь шалуньи пытались приземлиться и на мои глаза. Я ловила их своим лицом – и они, обретя покой после долгого танца, сползали усталыми, но счастливыми своим маленьким счастьем капельками по моим щекам. Они застревали меж моих волос, как крохотные звездочки – ах, ни одно далекое созвездие не могло сравниться своим светом с этим нежным прикосновением – и я чувствовала, как мои волосы становятся влажными, будто их покрывает утренняя роса. Некоторые таяли еще в воздухе от теплого пара, выдыхаемого моими ноздрями. Они падали, пытаясь успокоить меня, завернуть в свое белоснежное одеяло и убаюкать, показывать мне мягкие, белые, небесные сны и избавить меня от вечного груза на сердце. Они хотели, чтобы я стала одной из них и могла так же весело станцевать их единственный танец перед приземлением на землю. Один Инкоси ведал, как того же хотелось и мне…
Это длилось еще несколько часов. Вихри снежинок то плясали безумные костровые, то начинали кружиться плавно-печальными воздушниками… Это длилось, пока всё вокруг не начало призрачно сереть и ночная мгла начала уступать место утренним сумеркам. Уже тогда их осталось невероятно мало. Потом они исчезли – задолго до того, как проснулась первая из фей. От ночной пляски остались лишь мокрые следы на земле. Они исполнили свой танец так, что никто не догадался об их присутствии. И ушли прочь, в свои небесные выси, рассыпать настоящие хладные одеяла на далеких северных землях, к многокилометровым горам и еще дальше, туда, где неизвестность скрывается за горным туманом...
Они ушли.
Я хотела закричать от бессилия, но тело не повиновалось мне.
Мне оставалось лишь смотреть, как над Горным Лесом занимается унылый зимний рассвет.
02.02.2007